Цирк, цирк, цирк

[Маугли]

Выхожу на арену, публика меня принимает с азартом, но вдруг слышу, что из первого ряда господин какой–то в чиновничьей фуражке и довольно мозглявого вида, говорит своей соседке: Не понимаю, как можно приветствовать в наш просвещенный век грубую силу. Это просто бык какой– то! Посмотрел я на него, остановил оркестр рукой и говорю публике: Господа, вот этот господин говорит, что я бык... Хотя я человек интеллигентный, но работаю на арене потому, что люблю силу... А в общем, нахожу, что лучше быть сильным быком, нежели слабым ослом, хотя и в чиновничьей фуражке, как сей субъект. Что тут поднялось в цирке – описать трудно!

Аплодисменты, аплодисменты без конца. Господин, которого я обозвал ослом, вломился в амбицию и полез на арену объясняться, но тотчас же был мною взят за шиворот и посажен обратно на место. В итоге – скандал, протокол и т.д. Но уж у меня характер такой, что миндальничанья на арене я не признаю. Да и где тут было научиться всевозможным этикетам, когда почти каждый день боролся в Сибири с такими типами, что разве только им на большой дороге настоящее место

Comments

[Кулак]

Добрый. А мог при всех-отлупить.

[Маугли]

Мог) тем более, что, как говорил, оппонентами у него в Сибири бывали такие:
"Мальчишкой–то я был неказистым. Так, бывало, кто за–дразнится из мальчишек соседних, – я его по затылку и стукну. А как шестнадцать лет мне минуло, я и сбег из дому. Попал в тайгу. Идешь–бредешь по тайге, живого лица не видишь. Раз напали на меня двое. Стукнул я их кулакам по голове, да и бежать скорее. Один застонал. Может, и померли, сердешные. Бежал я без малого часа два. А потом свалился и заснул. Спал, думаю, целые сутки. А то раз с медведем встретился. Как с человеком боролся. И смешно вспомнить, ведь, вот, так сказать, животное, а подножку так и норовит. Медведя–то я, поборовши, скушал, пришел я потом в Забайкалье. Поступил на Мысовой молотобойцем. Там у меня история вышла. То есть не история, а, по–образованному, инцидент. Был у нас мастер... Славился по всей Мысовой как наипервейший силач. Вот и стал он ко мне привязываться. Я его и осадил осторожно, только ручкой–то молотка по затылку попал. Он и брякнись на землю, в приемный покой потащили. Основательность у меня, знаете, в каждом движении, и рука к тому же тяжелая. Пошел я опять, значит, пешком. Тайгой шел. В Приамурский край зашел. В одном большом селе вижу цирк бродячий. Пустили меня на галерею. А я как увидел, что борцы вышли, кричу неистовым голосом: "Господа хорошие, какие вы ни есть борцы, а я вас передавлю". Вся публика ко мне... Пустили меня на арену. Вышел на меня здоровый борец–немец. Перевернул я его: немец на спине лежит, а я на нем, значит, сверху. Публика насыпала мне в шапку двенадцать рублей сорок шесть копеек. Надо правду сказать, немец–то после этой борьбы через месяц и Богу душу отдал. А только я к этому непричастен. Теперь в Петербург приехал бороться. Хороший город. Только чаю такого нет, как в Сибири."

[Маугли]

Вот ведь что в этом рассказе смешно выходит, ведь у медведя прием мог тогда пройти, сделал бы зацеп за ногу, бросил Ваньку, прогибом, а, поборовши, скушал, да и пошел бы по тайге и сам бы устроился молотобойцем на Мысовую. Благо их и родная мать не различит, разве у Ваньки говор окающий.